Предтечей легизма, его первым видным представителем считается Гуань Чжун (720 до н.э. – 645 до н. э.), с именем которого связывается представление о первых реформах, имеющих целью укрепление власти правителей царств. Гуань Чжун был назначен цисским правителем Хуань-гуном на пост премьер–министра в 685 г. до н. э., и за 40 лет его управления Ци стало самым могущественным государством в этот период. Первым в истории Китая выдвинул концепцию об управлении страной на основании закона («Законы – отец и мать народа»). Гуань Чжуну традиционно приписывается авторство трактата «Гуань–цзы» (4 – 3 вв. до н.э.), основу которого составляют его высказывания.
Возникновение же школы «законников» в настоящее время связывают с именами Шана Яна, Шэнь Бухай и Хань Фэя.
Гунсунь (390 до н. э. – 338 до н. э.) – основоположник и крупнейший представитель школы легизма, известный больше под именем Шана Яна (Прави́тель о́бласти Шан), был выходцем из обедневшей аристократической семьи царства Вэй, где и предложил вэйскому правителю план радикальных реформ государства в рамках идеологиилегизма, но после получения отказа в 361 году до н. э. поступил на службу к правителю царства Цинь Сяо-гуну (правил в 361–338 годах до н. э.), при котором стал первым советником. За предательство вэйского принца Ана в 340 г. до н.э. был пожалован 15 деревнями в области Шан, правителем которой стал, из–за чего он стал известен под именем Шан Яна. Затем новым циньским правителем Хуэйвэнь-ваном за жестокие наказания его учителей был обвинен в государственной измене, захвачен в плен и казнён. Вслед за этим согласно циньскому закону о государственных преступниках был истреблен и весь его род. Несмотря на казнь Шан Яна, все его реформы были оставлены в силе, поскольку способствовали усилению царской власти. Учение Шана Яна изложено в «Книге Правителя области Шань» («Шан цзюнь шу»).
Другой наиболее видный представитель школы легистов – Шэнь Бухай (385–337 годы до н. э.) – канцлер при одном из древнекитайских дворов, теоретик и практик государственного устройства и управления. Он сместил акцент в своих трудах на использование искусства управления административным аппаратом, функционирующем на основе закона, для повышения его эффективности. Формулировал требования к правителю (сильный правитель, отдаленный от своих чиновников, самый одинокий человек в мире) и к выбору и оценке деятельности чиновников.
Хань Фэй (прибл. 325–250 гг. до. н. э. или 280–233 гг. до н. э.) – следующий крупный теоретик школы легистов, отстаивал преимущества деспотической формы правления. Его высказывания в трактате «Хань–Фэй–цзы» и стали ядром политического мировоззрения объединителя Китая – Цинь Ши Хуана. Порядок в обществе поддерживают законы, которым должен следовать каждый, в том числе и государь, вне зависимости от того, справедлив этот закон или нет. Хань Фэй так же как и Шэнь Бухай, ключевым аспектом учения сделал «технику управления» (государь не должен доверять никому, интересы государя и подданных несовместимы, искусство противодействия кликам, наказание чиновников). Его жизнь также закончилась казнью.
Легистские воззрения разделяли и другие представители школы фацзя («школы законников»), которые помимо «Шан цзюнь шу» и «Хань Фэй–цзы» изложены также в целом ряде других древнекитайских источников, в частности в главе «Ясные законы» сводного памятника «Гуань–цзы» (IV–III вв. до н.э.), в разделе «Рассматривать все по нынешнему времени» компендиума древнекитайской мысли «Люй–ши чунь цю» (III в. до н.э.) и др. Во всех этих произведениях отстаивается необходимость жестоких законов как единственного эффективного средства управления.
В эпоху правления императора Цинь–Ши–Хуан ( 259 до н. э. – 210 до н. э.) легизм стал официальной идеологией царства Цинь. Основанная им династия Цинь, планировавшая править Китаем на протяжении 10 тысяч поколений, была свергнута через несколько лет после его смерти.
Возможно потому что именно в Китае впервые идеология легизма была признана официально, им принадлежит право считаться основоположниками легизма, хотя, конечно, источник легизма вне Китая, в отличие от конфуцианства и даосизма.
Сам термин «легист» (от лат. lex – закон) в Европе связывают со средневековьем и он обозначает юристов, законоведов, которые разрабатывали, внедряли и распространяли римское право, противопоставляя его праву обычному, занимали административные и судебные должности в государственном аппарате. Легисты являются последователями законников [1] – то же, что «книжник (ср. Мф 22.35 и Мк 12.28), то есть человек, посвятивший себя изучению Закона (Моисеева) во всех его деталях. Законники толковали иудейский Закон, были его учителями (Лк 5.17) и имели большое влияние в народе, будучи начальниками и судьями. Среди них были мудрые люди (Никодим, Гамалиил), но большинство, не видя в законе дальше преданий старцев, были слепыми вождями слепых (Мф 15.14)» [2].
Первая попытка организации жизни людей на основе законоположительных книг Моисея (Торы) относится к Эпохе Царей Израильских. Ученые подразделяют время монархии на Святой Земле на 2 периода: время единого Израильского царства – начало монархической эпохи, продлившееся до смерти царя Соломона, и период двух обособленных царств – Иудеи и Израиля. Израильско–Иудейское царство существовало XI–X вв. до н. э., Иудейское царство (Йехуда) X вв. до н. э. – ок. 587 г. до н.э., Израильское царство (Исраэль) X вв. до н. э. – ок. 722 г. до н. э.
Следующий этап становления государственной формы правления связан с Древней Грецией и называется «полисный этап» – время формирования и расцвета полисов, городов–государств, развитию рабовладельческих отношений классического типа, что стало возможным после «разложения» первобытнообщинных, традиционных отношений. Полисный этап принято подразделять на три периода: гомеровский период – XI – IX вв. до н. э.; архаический период – VIII – VI вв. до н. э.; классический период – V – IV вв. до н. э. В это время были опробованы все известные на настоящий момент формы государственного устройства и, конечно, одновременно с этим шло формирование системы права, обеспечивающей функционирование государства.
Право эволюционировало путем отказа «от всяких местных и национальных особенностей, которое могло бы одинаково удовлетворить римлянина и грека, египтянина и галла. Нужно было не какое–либо национальное право, а право всемирное, универсальное. И римское право проникается этим началом универсальности; оно впитывает в себя те обычаи международного оборота, которые до него веками вырабатывались в международных сношениях; оно придает им юридическую ясность и прочность. Так возникало то римское право, которое стало затем общим правом всего античного мира... Мастерски разработанное в деталях беспримерной юриспруденцией классического периода, римское право нашло себе затем окончательное завершение в знаменитом своде – «Corpus Juris Civilis» императора Юстиниана, и в таком виде было завещано новому миру» [3, с. 251].
Первые дошедшие до нас источники писаного права Рима – законы римских царей, один из наиболее значимых – «Свод законов двенадцати таблиц» относится к середине V века до н. э. К III веку до н. э. римское право уже чётко отделилось от религиозных норм. Наиболее известными являются законы Драконта (621 г. до н.э.), действовавшие до реформ Солона, после которых законы стали более проработанными, поскольку охватывали проблемы организации государственной власти и управления, регулировало гражданско-правовые отношения с учетом новых условий.
Основным принципом Римского права является утверждение, что государство есть результат установленной договорённости между гражданами государства в целях решения всех правовых вопросов согласно заранее принятым общим консенсусом правилам [4]. Другими словами, именно римское право, стало основой новой, антагонистичной традиционной, формы организации общества – государства.
Конечная цель легизма – создание крепкого государства с централизованной властью на основе культа закона. «Ничто не сравнится с законом там, где нужно исправить ошибки верхов, устранить своеволие низов, водворить порядок, раскрыть заблуждения, умерить излишества, искоренить зло и привести народ к единству. Ничто не сравнится с наказаниями там, где нужно устрашить служащих и запугать простых людей, смести распутство и безобразия, поставить заслон лжи и притворству. Если наказания тяжелы, никто не будет использовать высокое положение для того, чтобы притеснять нижестоящих. Если законы составлены четко, никто не будет покушаться на права вышестоящих. А если верхи будут почитать и на них не будут покушаться, правитель тоже будет силен и будет беречь основу. Вот почему древние правители ценили законы и передали их последующим поколениям. Если же правитель пренебрежет законами, и будет руководствоваться своим личным мнением, исчезнет всякое различие между верхами и низами» [5].
Поскольку государственная форма правления противопоставлялась распространенному в то время державному правлению, основанному на мощи родов и заветах предков, то и методы достижения цели должны быть у школы легистов соответствующие.
Во–первых, необходимо устранить то, что мешает распространению легизма – традиции, обычаи, короче, все прошлое. В частности в Китае, школа легизма противоставлялась учениям даосизма и конфуцианства.
В трактате «Хань Фэй–цзы» [5] автор критиковал догмы конфуцианства за незыблемость и консервативную направленность, поскольку по его мнению нормы поведения зависят от ситуации. Конфуций учил, что властные полномочия правителя предопределяются его добродетельностью, Хань Фэй утверждал, что нравственные и моральные качества правителя никак не влияют на обязанность подданных следовать его повелениям, поскольку власть не должна стремиться к утверждению справедливости и добродетели.
В «Хань Фэй–цзы» предпринимается попытка легистского толкования ряда понятий даосизма и конфуцианства (дао, ли, недеяние и т.д.): принцип недеяния правителя – это таинственность, которой следует сокрыть от подданных механизм властвования. Адаптация даосизма под легизм отразилась в интерпретации законов легистами как дао государства; вырабатываемые и изменяемые согласно требованию времени, они стоят выше индивидуумов и как единое дао государства определяют все.
Более того, школа провозглашала тщетность и вредность философских дискуссий, искала новый принцип государственности не в морали, но в абсолютной власти закона, а поскольку природа человека зла, было бы бесполезно пытаться строить общество на основе нравственных и моральных категорий.
Критикуя распространенные в его время и влиятельные конфуцианские представления и идеалы в сфере управления (приверженность старым обычаям и ритуалам, устоявшимся законам и традиционной этике и т.д.), Шан Ян замечает, что люди, придерживающиеся подобных взглядов, могут «лишь занимать должности и блюсти законы, однако они не способны обсуждать (вопросы), выходящие за рамки старых законов» [6]. Хань Фэй писал: «В государстве просвещенного правителя всех обучают закону, там не передаются заветы прежних правителей, а учителем становится чиновник» [5].
Поскольку основным носителем древних традиционных учений является аристократия и предки, то без ослабления позиций аристократов и глав семейств, невозможно утверждение легизма.
Шан Ян с 356 года до н. э. провёл ряд реформ, направленных на абсолютизацию царской власти путем подрыва положения родовой аристократии. В результате легистской революции Шан Яна все привилегии циньской родовой аристократии были ликвидированы и власть в Цинь была передана чиновникам: знатность в Цинь зависит не от родовитости, а исключительно от личных заслуг каждого перед циньским правителем, особенно на воинской службе. Гуан Чжун также ослаблял наследственную аристократию и укреплял царскую власть [7].
После уничтожения родовой аристократии, легисты взялись за традиционные семейные ценности. Распространенные ранее в Китае «большие семьи, где вместе проживали несколько поколений, теперь подвергались принудительному разделению. Изданный по этому поводу закон гласил: с тех семей, где вместе в одном помещении живут родители, сыновья, старшие и младшие братья с их женами, налог брать в удвоенном размере» [8].
Хань Фэй писал, что исконный и неизменный принцип мироздания состоит в том, что «подданный служит властителю, сын – отцу, а жена – мужу. При этом подчинение государю важнее, чем семейные обязательства» [5]. Тем самым, утверждая вторичность семьи по отношению к государству. Во времена культурной революции дети доносили на родителей, награждались государственным орденом «Юный шпион», и публично отрекались от них [9].
Во–вторых, определение характера взаимоотношений государства и подданных и выбор методов воздействия. «Когда народ сильнее своих властей, государство слабое; когда же власти сильнее своего народа, армия могущественна» [6]. Понимание легистами взаимоотношений между населением и государственной властью как антагонистических, по принципу «кто кого», диктует и отношение государства к подданным и используемые государством методы. Следовательно, слабеющий народ, критерий правильного развития государства.
В целом концепция школы легистов пронизана враждебностью к людям, крайне низкой оценкой их качеств: человек обладает изначально злой природой, а движущая сила его поступков – личные интересы. Следовательно, морально–этические системы и методы не работают и лишь посредством насильственных мер и жестоких законов их можно подчинить желательному «порядку». Легисты оценивают эффективность власти по степени покорности подданных государственному порядку. Причем под ««порядком» имеется в виду полнейшее безволие подданных, позволяющее деспотической центральной власти мобильно и без помех манипулировать ими как угодно в делах внутренней и внешней политики» [10].
Население рассматривается легизмом как нечто внешнее по отношению к государству, исходный материал для формирования чего-то нужного государству: «Победа над народом подобна работе горшечника над глиной, чем мягче глина (слабее народ), тем легче ее формовать» [9]. Какие методы использует государство для ослабления народа? Шан Ян предложил следующие. Во-первых, «свести на нет духовное разнообразие, нужно «унифицировать» образование, привести народ к полному единомыслию, а это лучше всего может быть достигнуто вообще всякой ликвидацией образования» [9]. Поскольку, по мнению Шана Яна: «Красноречие и ум – помощники мятежа, музыка – свидетельство разврата и праздности, доброта и человечность – пособники нарушений» [6]. Во-вторых, минимизировать материальное благополучие людей, обеспечивающее лишь физическое существование. И, наконец, наказания и война (обязательная воинская повинность с периодическим участием в военных действиях).
Причем никто не имеет права оценивать законы, ни отрицательно, но положительно, за этим следует строгое наказание. Подобное отношение к законам, можно прочитать и у Платона, который писал, что тем, кто не обладал божественным зрением, запрещалось выносить свои суждения об установленных правителями догмах. «В особенности превосходен один закон, запрещающий молодым людям исследовать, что в законах хорошо и что нет, и повелевающий всем единогласно и вполне единодушно соглашаться с тем, что в законах все хорошо, ибо они установлены богами; иные же утверждения вовсе не следует допускать» [11, с.395].
Представления легистов о жестоких законах как практически не единственном средстве управления тесно связаны с их пониманием антагонистических взаимоотношений между государством и его гражданами.
Легисты были сторонниками жестоких наказаний за малейшее нарушение закона, ибо в «строгой семье не бывает строптивых рабов». Поскольку основным стимулом правильного государственного поведения большинства людей является страх перед наказанием, то государство должно поощрять законопослушных граждан и жестоко карать провинившихся, причем критерием правильности поведения является закон, который одинаков для всех.
Легисты особо напирали на то, чтобы количество и сила наказаний должна значительно превышать количество и силу поощрений: «В стране, достигшей гегемонии, 10 наказаний приходится на одну награду; в сильной стране 7 наказаний на 3 награды; и в стране, которая подвергается расчленению, 5 наказаний на 5 наград. …Если наказания преобладают, то народ спокоен, но если изобилуют награды, то рождаются мерзости» [9].
Причем наказывать нужно за саму мысль о проступке: «Если наказания будут применяться только по отношению к уже совершенным преступлениям, то злодейств прекратить не удастся. Поэтому тот, кто хочет добиться гегемонии, должен применять наказания к проступкам, которые только готовятся» [9]. Это привело к формированию системы доносов: «Награды должны даваться тем, кто сообщает о злодеяниях. …Тот, кто не доносил на преступника, должен был быть разрублен надвое» [6]. Все население страны было поделено на группы из пяти или десяти семей, связанных круговой порукой: провинился один, наказываются все члены группы. Корни заложничества находятся в самой легистской системе.
Наказание за намерение покушения на нарушение было и в УК СССР ст.19 гласит: «Покушение на какое-либо преступление, а равно и приготовительные к преступлению действия, выражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления, преследуются так же, как совершенное преступление, причем суд, при выборе меры социальной защиты судебно-исправительного характера, должен руководствоваться степенью опасности лица, совершившего покушение или приготовление, подготовленности преступления и близостью наступления его последствий, а также рассмотрением причин, в силу которых преступление не было доведено до конца» [12].
Одним из важнейших средств укрепить государство Шан Ян считал войну, поскольку война поддерживает боеспособность армии и способствует уничтожению наиболее строптивых и непослушных граждан.
В–третьих, один из ключевых вопросов - кому принадлежит авторство? Греческое слово «femistes», которое переводится как «закон» указывало на сверхъестественное происхождение закона. Феми́да (Темида, Темис) – в древнегреческой мифологии богиня правосудия, вторая супруга Зевса. В Древней Руси, Древней Греции, Иудее и т.п. закону приписывали божественное происхождение. Религиозная основа закона была непререкаемой догмой на протяжении почти всей истории Индии.
«Закон… должен быть, прежде всего, направлен на регулирование неизменных иерархических отношений… Закон, вначале, как и до последнего времени, являлся главным образом воплощением предковских правил…Относительно Востока мы имеем единодушные показания лучших знатоков истории Востока, свидетельствующие, что там закону предписывали сверхъестественное происхождение и знатоками этого закона считались жрецы… Предписанные правила поведения всякого рода имеют религиозную санкцию. В древнем обществе регулирование поведения возникло под влиянием желания выполнить волю предков… Справедливо и законно то, что предписано…Провозвестниками этого закона, его хранителями и истолкователями являлись лица, которые находились в наиболее близких отношениях с духами–законодателями, то есть жрецы, служившие этим духам. Вследствие этого, когда поднимался вопрос о нарушении предписаний, о преступлении, то решали этот вопрос, то есть являлись судьями,– жрецы» [13, с.475–476].
Власть государя должна укрепляться суровыми и строгими законами, равно применимыми ко всем, тогда правление недостойного правителя не станет поводом для интриг и восстаний, ибо закон, действует независимо от него. Следовательно, задача законотворцев состояла в том, чтобы передать божественные законы. «От меня произойдет закон, и суд Мой поставлю во свет для народов» [14]. «Прежде всех законодателей существовали законы. Народы! Требуйте этих законов от ваших законодателей» [15, c.93].
Но со временем люди подменили божественные устои собственными «творениями» с целью управления другими людьми, рассматривая свои должности как возможность и право создавать законы, формируя общество по своему усмотрению и под свои цели, прикрывая свои действия заботой исключительно о процветании государства как высшей ценности, причем люди относительно государства не обладают ни малейшим значением.
«Лишь тот надлежащим образом устанавливает закон, кто, подобно стрелку, всякий раз метит в одну цель… Если люди не сохранили в целостности законы предков, то они вечно будут устанавливать множество разных законов и вносить в них поправки в расчете, что таким образом достигнут совершенства. Их жизнь будет вроде как у тех больных, которые из–за распущенности не желают бросить свой дурной образ жизни. Забавное у них будет времяпровождение: лечась, они добиваются только того, что делают свои недуги разнообразнее и сильнее, но все время надеются выздороветь, когда кто–то посоветует им новое лекарство. Забавно у них еще следующее: своим злейшим врагом они считают того, кто говорит им правду… Такие законодатели еще забавнее: они, как мы только что говорили, все время вносят поправки в свои законы, думая положить запрет злоупотреблениям в делах, но, как я сейчас заметил, не отдают себе отчета, что на самом деле употребляются людям, рассекающим лернейскую гидру, у которой вместо отсеченной головы появляется десять новых» [11, c.464].
Поскольку в традиционном подходе законы стабильны, неизменны и не подвержены влиянию обстоятельств, то в легистской концепции, законы определяются условиями и требованиями времени, что рассмотрено в работе «Рассматривать все по нынешнему времени»: «Любой закон прежних правителей был необходим в свое время. Время и закон развиваются не одинаково, и, пусть старые законы дошли до нас, все же копировать их нельзя» [16].
Причем инициатором изменения законов выступает бюрократия, которая именно легизму обязана своим возникновением, и этим же легистским способом старается улучшить свое положение. Это ведет к значительному увеличению законов, соблюдение которых и не требуется, поскольку цель их проведения ограничена локальными интересами их инициатора в рамках бюрократической структуры. «Когда страна отступится от закона, тогда много в ней начальников; а при разумном и знающем муже она долговечна» [17].
Закон, с точки зрения Иллариона, «разобщает народы, возвышая одни и принижая другие, он свидетельствует о рабском состоянии человечества. Закону чуждо представление о высшем благе, свободе, он целиком погружен в быт, в суету земных страстей. Он не облагораживает, не очищает, а только плодит зависть и тяжбы, гнев и преступления. Он веселит явным, не ведая тайного, дает малое, не зная вечного. Закон сменяется благодатью, рабство – свободой. В этом суть развития человеческой истории. Но благодать не открывается тем, кто пребывает в законе» [18, с. 114].
В–четвертых, на кого распространяется действие закона? Народ подчиняется не правителю, а его указу, следовательно, правитель обязан соблюдать собственный указ, в силу общего принципа, что «всякий, издающий закон, должен для его утверждения, сам ему подчиняться». Если на местах мелкие чиновники ревностно соблюдают закон, то другие не смеют нарушать его. Поэтому соблюдение правителем закона – ключевое условие сохранения государства.
По Гуань Чжуну, «закон стоит не под, а над государем. Сам правитель обязан выполнять его директивы»; «закон ограждает народ от необузданности государя, у которого нет границ» [19]. В то же время вся полнота политической и экономической власти в государстве должна находиться в руках правителя.
Введение суда царских чиновников было одним из важнейших мероприятий легистов: «Закон не должен делать исключения для знатных людей» [5].
Гуань Чжун утверждал всеобщность закона: «Правитель и чиновники, высшие и низшие, знатные и подлые – все должны следовать закону. Это и называется великим искусством управления» [20, с.206-207].
«Единые законы устанавливают равные для всех наказания – от царского сановника до простолюдина. Ослушавшийся приказа царя... подлежит казни без снисхождения и без учета прошлых заслуг» [6].
Однако, человек слаб и несовершенен и сложно удержаться от искушения, создавая законы, самому их не соблюдать. Гуань Чжун пытался поставить закон над правителем, однако более поздние теоретики легизма не поддержали эту идею. Естественно, данный подход в соблюдении законов правителем возможен только в случае, если природа закона секуляризирована. Государство рассматривалось в этом случае инструментом служения желаниям и воле ванна, то есть законы фацзя – это имеющие принудительную силу желания и воля ванна, которые лишены какой-либо религиозной санкции.
Неоднозначность в подходе к авторству закона связана с двойственностью понимания целей закона. Если исходить из традиционного понимания природы закона, то «закон дан Богом на «приуготовление истины и благодати», и он «предтеча бе и слуга… будущему веку» [21].
Будда говорил, что для большинства людей лучше придерживаться закона, рассчитанного на предотвращение дурных последствий их невежества и направляющего на путь, где не грозит духовная гибель. Закон запрещает дурные поступки; Евангелие запрещает и самые сокровенные страстные движения души. «Закон требует в каждом добром деле совершенства отчасти; Евангелие требует всецелого совершенства» [22, c. 312].
«Писание, всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере Иисуса Христа. А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак, закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою, по пришествию же веры, мы уже не под руководством детоводителя» [23].
Конфуцианство также ставит закон на службу нравственности. Ту же функцию выполняет декалог христианских законов. Для достижения данной цели существуют определенные требования к законам: их должно быть мало и они должны быть понятны каждому. «Законодатель! Постарайся, чтобы уложение твое было написано на немногих листах. Закон есть общенародная книга: народ же не имеет времени много читать… Кротонцы! Имейте малое число законов» [15, c. 72]. «Законов немного: они непрерывно меняются и совершенствуются председателем же. Число законов и объем их не затрудняет памяти самого слабого из членов. Более царит дух закона, а не буква его, дух выше правды» [24, c. 20].
Необходимо, прежде всего, иметь советь, поскольку она и есть самый первый закон. «Прекраснее всего, когда сила не в законах, а в руках царственного мужа, обладающего разумом… потому что закон никак не может со всей своей точностью и справедливостью охватить то, что является наилучшим для каждого, и это ему предписать» [11, c. 759].
Мамардашвили М.К. писал: «Закон – это некоторые необходимые отношения, вырастающие из природы вещей» [25, c. 236]. Поэтому естественно, что «природе соответствует не насильственная власть закона, но добровольное ему подчинение» [11, c. 449].
В этом случае наказания минимальны и акцент смещается на воспитание граждан. Платон в «Государстве» пишет: «…позорно и служит явным признаком невоспитанности необходимость пользоваться, за отсутствием собственных понятий о справедливости, постановлениями посторонних людей, словно они какие–то владыки и могут все решить. Это самое большое доказательство плохого и постыдного воспитания граждан,.. не следует нам давать предписания тем, кто получил безупречное воспитание: в большинстве случаев они сами без труда поймут, какие здесь требуются законы» [11, c. 416]. Кроме того, отсутствие воспитания и наставления граждан, усиливает роль судов, которые выступают в роли некоего авторитетного органа, провозглашающего истину.
Итак, действие закона распространяется только на простонародье (земледельцев, ремесленников, торговцев), что же касается аристократии, то на нее распространяются лишь нормы ритуала: «Наказания не опускаются до высокопоставленных, ритуал не поднимается до простолюдинов» [26]. Что касается управления, то «сила искусства управления становится выше законов» [11, c. 762].
В антагонистической трактовке школы легистов, закон – превыше всего. И цель закона не в совершенствовании или спасении человека, а в защите государства. Законы предназначены для того, чтобы предотвращать ошибки подданных и подавлять корысть. Строгие наказания предназначены для того, чтобы наводить порядок и исправлять подчиненных. Если законы не внушают уважения, государство в опасности, если наказания можно избежать – зло будет множиться.
Чем больше законов, тем больше преступников; чем чаще они меняются, тем больше преступников; чем они сложнее для понимания, тем больше преступников; чем меньше издаваемые законы соответствуют своему естественному предназначению, тем дальше они от Истины, тем больше тех, кто им сопротивляется, тем больше преступников. Роль наказания становится ключевой и определяющей, а противоречивость и двойные стандарты законодательной системы каждого превращают в преступника, достойного наказания. Презумпция невиновности – это право доказать свою невиновность в суде. «Этому идеалу «законнического» государства совершенно чужды представления о каких–либо правах подданных по закону, об обязательности закона для всех (включая и тех, кто их издает), о соответствии меры наказания тяжести содеянного, об ответственности лишь за вину и т.д». [27].
Воспитание и совершенствование граждан становится угрозой для государства, следовательно, возрастает роль системы образования как инструмента социализации гражданина и роль судебной системы, как инструмента наказания.
Однако все применяемые легистами методы за прошедшие века не принесли желаемых результатов, даже, несмотря на то, что государственная форма правления стала повсеместной. Эту неэффективность методов понимали и основоположники китайской школы легизма, в частности, Хань Фэй выступал за дополнение законов искусством управления, признавая недостаточности одних лишь тяжких наказаний в качестве средства управления и критикуя Шан Яна и Шэнь Бу–хая: «Эти двое не совсем тщательно отработали законы и искусство управления». Критика крайних легистских представлений о насилии как единственном способе и критерии управления сочетается в учении Хань Фэя с попыткой привлечения идей даосизма и конфуцианства для разработки иных регулятивных начал и принципов в рамках легистской концепции.
На основе проведенного анализа можно сделать вывод о том, что легизм представляет собой некую концепцию, уничтожающую традиции и обычаи, изначально противостоящую людям, навязывающую им общественное устройство, которое априорно антогонистично им, что вынуждает легистов для подавления рождающегося протеста использовать исключительно наказания, причем в самой жесткой форме и абсолютно ко всем без исключений. Учитывая десакрализацию происхождения законов легистами, актуальным становится вопрос об авторе этого проекта, тем более что ряд основоположников школы легизма сами стали жертвой своего учения.
8. Реформы Шан Яна (IV в. до н.э.). URL: http://helpiks.org/6–19765.html (дата обращения: 23.02.2017).
9. Лебедев В. Китайская философия управления, не имеющая себе равных. URL: http://lebed.com/1999/art919.htm (дата обращения: 23.02.2017).
10. История политических и правовых учений. Гл. 4. Легисты. URL: http://radnuk.info/ros-pidrychnuk/polit-istoriya/668-nersya/20893-4-legisty.html (дата обращения: 23.02.2017).
11. Платон Государство. Законы. Политик.– М.: Мысль, 1998.- 798 с.
12. Уголовный Кодекс РСФСР редакции 1926/Редакция 11.01.1956/ URL: https://ru.wikisource.org/wiki/Уголовный_Кодекс_РСФСР_редакции_1926/Редакция_11.01.1956 (дата обращения: 23.02.2017).
13. Спенсер Герберт Синтетическая философия/ Пер. с англ. П.В.Мокиевского.– К.: Ника–Центр, 1997.- 512 с.
14. Книга Пророка Исаии, 51:4. URL: bible-center.ru›ru/bibletext/isa/51:4 (дата обращения: 23.02.2017).
15. Пифагоровы законы и нравственные правила. Афоризмы Эпиктета.– М.: ОЛМА–Пресс, 2000.- 384 c.
16. «Рассматривать все по нынешнему времени». URL: http://scicenter.online/drevnekitayskaya–filosofiya/rassmatrivat–vse–nyineshnemu–52659.html (дата обращения: 23.02.2017).
17. Книга Притчей Соломоновых, 28:2. URL: http://bibliya-online.ru/kniga-pritchey-solomonovykh-glava-28/ (дата обращения: 23.02.2017).
18. Замалеев А.Ф., Зоц В.А. Мыслители Киевской Руси. Изд. 2-е, дополненное и переработанное. – Киев: «Вища школа», 1987. – 184 с.
20. Переломов Л.С. Гуань Чжун // Духовная культура Китая: энциклопедия: в 5 т. / Гл. ред. М. Л. Титаренко; Ин–т Дальнего Востока. – М.: Вост. лит., 2006. Т. 1. Философия / ред. М. Л. Титаренко, А. И. Кобзев, А. Е. Лукьянов. 2006.
21. Слово о законе и благодати митрополита Илариона. URL: https://azbyka.ru/slovo–o–zakone–i–blagodati–mitropolita–ilariona (дата обращения: 23.02.2017).
22. Святой Василий Великий. Духовные наставления.– М.: Сретенский Монастырь; Новая книга; «Ковчег», 1998.- 464 c.
23. Библия, Новый Завет Послание к Галатам, 3:22–3:24. URL: http://bible.by/new-testament/read/55/3 (дата обращения: 23.02.2017).
24. Циолковский К.Э. Космическая философия/ Под ред. В.С. Авдуевского.– М.: Эдиториал УРСС, 2001.-478 c.
25. Мамардашвили М.К. Эстетика мышления.- М.: «Московская школа политических исследований», 2001.- 416с.
26. Ли Цзы. URL: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/ China/I/Drvnkit_fil/frametext12.htm (дата обращения: 23.02.2017).
27. Панькина С.А. О политико–правовой мысли Древнего Китая // Вестник Института комплексных исследований аридных территорий. 2008. №1 (16). URL: http://cyberleninka.ru/article/n/o–politiko–pravovoy–mysli–drevnego–kitaya (дата обращения: 23.02.2017).